Aeterna historia, alientatio mentis. Об Италии с восторгом. Часть 4 - Рим. Ватикан. Area sacra
Начало здесь:
Так, чередой кривых мощеных улочек, маленьких пьяццале и прочих объектов мы вышли на Пьяцца Навона. Чудесная маленькая площадь правильной овальной формы, стиснутая со всех сторон рядами разноцветных домиков. Тут же расположились картинщики. Не поворачивается у меня язык называть эти творения «картинами», а творцов – «художниками», слишком уж все кустарно, но, тем не менее, мило и как-то уютно (напоминает Place du Tertre в Париже). Картинщики скучают, читают электронные и обычные книги, зевают и зазывают к себе «на портрет». А посреди площади – обелиск с восседающим на нем голубем. Вообще, в Риме огромное количество голубей, и еще более огромное количество чаек, одну из которых я сослепу приняла за аиста (размеры чаек впечатляют). Чайки сидят на всех статуях и совершенно безнаказанно гуляют по Форуму и Траяновым рынкам без входного билета. Я им позавидовала (хоть билеты на Форум и были бесплатными). Одна чайка в свободном плавании очень живописно дрейфовала по Тибру.
Пара слов об итальянской еде. В Риме есть одно чУдное местечко, под названием Trastevere, на которое мы набрели по наводке нашей гидессы. Там сосредоточены ресторанчики, траттории и остерии всех цветов, мастей и направлений, а также различных кухонь. Вообще, если честно, за все время пребывания в Италии я ни разу не съела ни пиццу, ни пасту, потому что и без них выбор велик. А вот что касается лазаньи, то самая вкусная из них была во Флоренции, на площади Санта-Кроче. Изумительная тестообразная лазанья (но одна бабенция, другого слова не подберу, конечно сказала, что они ее тут готовят неправильно, и что у нее лазанья так «не растекается». Разумеется, откуда же итальянцам знать, как правильно готовится их национальное блюдо – в Подмосковье об этом знают лучше). Кстати, очень хороши были хрустящие морские гады в Римини, выловленные в местной Адриатике. Все время до поездки, несколько недель, я мечтала, как я буду в Италии есть морских гадов и, грызя спинку стула от нетерпения, грезила о морских гребешках в сливочном соусе, сбрызнутых лимонным соком. И вот, наконец, Италия, и есть возможность заказать гребешки. Как только дело дошло до заказов, я встала перед дилеммой – здоровый желудок, или морские гады. Победил желудок, но ненадолго. Затем морские гады снова взяли верх над разумом, и вот она, тарелка прекраснейших Frutti di mare, запеченных до аппетитного хруста. Все это, как водится, залилось бутылкой вина. Вообще, при правильном подходе, в Италии можно составить диету из четырех составляющих: хлеб (из муки грубого помола, несоленый, с твердой корочкой снаружи и облачно-мягкий внутри), оливковое масло (и терпкость и витамины), вино и кофе. И если бы я поехала одна, думаю, именно этим я бы питалась. Ну, разве что, включила бы в рацион еще и помидоры ди марцано и моццареллу из буйволиного молока.
Что еще поразило меня в Риме? Вода. Кругом в Риме находишь воду. Тысячи и тысячи фонтанов и фонтанчиков. Ну и, конечно, Тибр. Если собрать воду из всех римских фонтанов в один большой водоем, получится, думаю, не меньше моря. А мне, как человеку, любящему воду просто как субстанцию, это пришлось как нельзя кстати. Когда вода в пределах досягаемости, лучше чувствуешь и связь с городом (кстати сказать, вода в питьевых фонтанчиках чрезвычайно вкусная, немного сладковатая и очень-очень холодная). И вот на каждом углу улицы, в каждом маленьком закоулке, на площадях и площадках бьют струи воды из ртов мифических созданий, сосудов, которые держат в руках античные боги и разных других источников. Это прекрасно.
Следующим радостным моментом стало римское метро. В римском метро всего две ветки – А и В. Они огибают город всего по одному краю. А посередине что? Раскопки. Постоянные раскопки. Вот почему римское метро неразветвленное и неглубокое. И это, в общем, удобно, потому что до главной городской громады – Колоссео – оно, естественно, доезжает, а в Риме так или иначе все дороги ведут к Колизею. В древности все дороги вели в Рим (потому что хитрюги-римляне связывали дорогами Рим с соседними странами, но не соседние страны между собой), а в Риме все дороги ведут к Колизею. Ну, или к Ватикану, кому что больше по душе. Кстати, в дождливую погоду тоже можно сходить к Колизею, чтобы посмотреть на дорогу, которую проложил Муссолини, она разделяет форумы. Под дождем – точь-в-точь чёрная икра, а не асфальт.
И, раз уж я уже упомянула Ватикан, с него и начну заключительную часть своего панегирика.
В Ватикан мы попали не без проблем, но это, опять же, была вина организаторов (об организации поездки ничего говорить не буду, дабы не омрачать ритм текста). Прождав в огромной очереди около сорока минут и подойдя к входу, мы выяснили, что наша группа уже зашла, и что нас (10 человек из 25) не пускают. Грозный ватиканский служитель закона мотал головой и упорно говорил нам «но!!». Через двадцать минут проволочек, мы, все же, зашли.
Ватикан – это громада. Ватикан – мощная энергетическая точка города. Ватикан – это самый крупный музей в Италии, истинного количества сокровищ которого не знает никто, кроме, возможно, Папы. Конечно же, особо рьяные туристы мгновенно завопили, что «они же тут католики, зачем нам туда». Я снова отделилась от них и пошла своей дорогой.
Собор Святого Петра и колоннада Бернини – неразрывное целое, обнимает площадь со всех сторон, и в этих объятиях, пожалуй, даже самый рьяный атеист испытывает какой-то необъяснимый трепет. Купленный в Ватикане серебряный крестик с изображением самого древнего из христианских символов, я ношу, не снимая. Католический он или православный – не суть важно (сразу хочу пояснить, что для меня и католичество, и православие – суть христианство и единое вероисповедание). Он освященный. И, может быть это и просто сила самовнушения, но он действительно распространяет какой-то внутренний свет и тепло.
И вот Ватикан. Немыслимая протяженность галерей (пусть туристам и показывают, скорее всего, только один процент из его богатств). Немыслимое количество картин, скульптур, гобеленов, карт и прочей роскоши. И вот именно в Ватикане оказались собраны вместе несколько скульптур, о которых я хочу сказать пару слов.
В одном из ватиканских внутренних двориков (если я не ошибаюсь, в Бельведере), стоят две истерически-известные скульптуры. Одна из них – Аполлон, другая – Лаокоон (Лаокоон тоже должен вызвать у ромгерма бурю эмоций). Оба безупречны с точки зрения анатомии. Оба выверены с точки зрения симметрии, у обоих безупречно-прекрасные лица. Но я не люблю эти скульптуры. Аполлон, непременный персонаж вступительных экзаменов в любой архитектурный институт, никогда не нравился мне по одной простой причине – это абсолютный греческий идеал. Греческий идеал, как известно, на сегодняшний день является настоящей компьютерной моделью идеального человека. Греки создавали свое идеальное тело математически – при помощи золотого сечения и правильных отрезков «помещающихся» в теле (кто когда-либо учился в художественной школе знает эту тему – «длина_тела_равно_восемь_длин_от_подбородка_до_макушки_расстояние_от_переносицы_до_кончика_носа_равно_расстоянию_между_зрачками» бла бла бла). В греческом теле все абсолютно симметрично и пропорционально, как в лице, так и в теле. И даже в позе статуи. Греческая скульптура не может непропорционально падать направо, как все известные копии Лаокоона (изначально статуе приставили вытянутую вправо руку — греческая скульптура никогда бы не «падала» так направо, это противоречит симметрии. Ну и, когда нашлась утраченная левая рука, конечно же она доказала изначальную симметрию – рука наклонена к голове, а не вытянута вправо). Именно за это я и не люблю греческие статуи – за отсутствие жизни в них.
А в одной из галерей Ватикана, в темной нише, стоит более поздняя римская статуя, которая называется «Старый рыбак». Вот от этой статуи у меня захватило дух. Неслыханно для тех времен – статуя не античного героя или бога, а обычного человека. Статуя в стиле, как сейчас принято называть, гиперреализм. Здесь нет симметрии, здесь тело такое, какое оно есть. Дряблая кожа, выступающие вены на руках, уставшие мышцы, согбенная поза. Вот что ценно, и вот где настоящее подражание природе. И вот какие скульптуры я люблю.
Следующее, о чем я хочу сказать, это Сикстинская капелла. Сикстинская капелла – это памятник тому, на что способен один человек. Пятьсот квадратных метров, расписанных одним человеком – непостижимо. Конечно, среди нашей группы нашлись и такие, кто спросил «а почему она Сикстинская?», «А что за «Божественная комедия», о которой нам еще во Флоренции рассказывали?» и непременное «а где тут можно поесть?» (но это уже другой разговор, конечно), но такие люди были и будут всегда, от этого никуда не деться.
Я хочу сказать о Сикстинской капелле, но я не знаю, что именно сказать. Сказать, что это «грандиозно»? Или что это «потрясающе»? Я даже передать не могу, каково это, в языке нет подходящего слова. Да, наверное, нужно учиться подбирать правильные слова при виде великих произведений искусства, но я этому пока не научилась. Второй раз в жизни я поняла, что значит выражение «прослезиться от нахлынувших эмоций, причем, эмоций приятных» (первый раз это чувство меня посетило, когда я увидела «Звездную ночь в Арле» Ван Гога). Сикстинская капелла ошеломляет, выбивает остатки разума на какое-то время. В какую-то секунду кажется, что фигуры начинают двигаться. А может быть, это опять дело самовнушения, не знаю. Но тот факт, что это еще одно чудо света – вне всяких сомнений. Во фреске «Сотворение» (самая известная, центральная, на которой Бог вдыхает в Адама искру жизни, протягивая указательный палец правой руки) знающий человек увидит, что драпировка и фигуры и центральные фигуры (Бог, Ева и проч.) повторяют очертания головного мозга. Вот оно: человек — это творение разума и веры.
И вот, пожалуй, заключительные фразы. Рим – это город, в котором приятно теряться. И я вернусь туда еще раз, чтобы просто еще раз поклониться великой цивилизации и посидеть на теплых камнях Священной Дороги Форума. Roma caput mundi.
Так, чередой кривых мощеных улочек, маленьких пьяццале и прочих объектов мы вышли на Пьяцца Навона. Чудесная маленькая площадь правильной овальной формы, стиснутая со всех сторон рядами разноцветных домиков. Тут же расположились картинщики. Не поворачивается у меня язык называть эти творения «картинами», а творцов – «художниками», слишком уж все кустарно, но, тем не менее, мило и как-то уютно (напоминает Place du Tertre в Париже). Картинщики скучают, читают электронные и обычные книги, зевают и зазывают к себе «на портрет». А посреди площади – обелиск с восседающим на нем голубем. Вообще, в Риме огромное количество голубей, и еще более огромное количество чаек, одну из которых я сослепу приняла за аиста (размеры чаек впечатляют). Чайки сидят на всех статуях и совершенно безнаказанно гуляют по Форуму и Траяновым рынкам без входного билета. Я им позавидовала (хоть билеты на Форум и были бесплатными). Одна чайка в свободном плавании очень живописно дрейфовала по Тибру.
Пара слов об итальянской еде. В Риме есть одно чУдное местечко, под названием Trastevere, на которое мы набрели по наводке нашей гидессы. Там сосредоточены ресторанчики, траттории и остерии всех цветов, мастей и направлений, а также различных кухонь. Вообще, если честно, за все время пребывания в Италии я ни разу не съела ни пиццу, ни пасту, потому что и без них выбор велик. А вот что касается лазаньи, то самая вкусная из них была во Флоренции, на площади Санта-Кроче. Изумительная тестообразная лазанья (но одна бабенция, другого слова не подберу, конечно сказала, что они ее тут готовят неправильно, и что у нее лазанья так «не растекается». Разумеется, откуда же итальянцам знать, как правильно готовится их национальное блюдо – в Подмосковье об этом знают лучше). Кстати, очень хороши были хрустящие морские гады в Римини, выловленные в местной Адриатике. Все время до поездки, несколько недель, я мечтала, как я буду в Италии есть морских гадов и, грызя спинку стула от нетерпения, грезила о морских гребешках в сливочном соусе, сбрызнутых лимонным соком. И вот, наконец, Италия, и есть возможность заказать гребешки. Как только дело дошло до заказов, я встала перед дилеммой – здоровый желудок, или морские гады. Победил желудок, но ненадолго. Затем морские гады снова взяли верх над разумом, и вот она, тарелка прекраснейших Frutti di mare, запеченных до аппетитного хруста. Все это, как водится, залилось бутылкой вина. Вообще, при правильном подходе, в Италии можно составить диету из четырех составляющих: хлеб (из муки грубого помола, несоленый, с твердой корочкой снаружи и облачно-мягкий внутри), оливковое масло (и терпкость и витамины), вино и кофе. И если бы я поехала одна, думаю, именно этим я бы питалась. Ну, разве что, включила бы в рацион еще и помидоры ди марцано и моццареллу из буйволиного молока.
Что еще поразило меня в Риме? Вода. Кругом в Риме находишь воду. Тысячи и тысячи фонтанов и фонтанчиков. Ну и, конечно, Тибр. Если собрать воду из всех римских фонтанов в один большой водоем, получится, думаю, не меньше моря. А мне, как человеку, любящему воду просто как субстанцию, это пришлось как нельзя кстати. Когда вода в пределах досягаемости, лучше чувствуешь и связь с городом (кстати сказать, вода в питьевых фонтанчиках чрезвычайно вкусная, немного сладковатая и очень-очень холодная). И вот на каждом углу улицы, в каждом маленьком закоулке, на площадях и площадках бьют струи воды из ртов мифических созданий, сосудов, которые держат в руках античные боги и разных других источников. Это прекрасно.
Следующим радостным моментом стало римское метро. В римском метро всего две ветки – А и В. Они огибают город всего по одному краю. А посередине что? Раскопки. Постоянные раскопки. Вот почему римское метро неразветвленное и неглубокое. И это, в общем, удобно, потому что до главной городской громады – Колоссео – оно, естественно, доезжает, а в Риме так или иначе все дороги ведут к Колизею. В древности все дороги вели в Рим (потому что хитрюги-римляне связывали дорогами Рим с соседними странами, но не соседние страны между собой), а в Риме все дороги ведут к Колизею. Ну, или к Ватикану, кому что больше по душе. Кстати, в дождливую погоду тоже можно сходить к Колизею, чтобы посмотреть на дорогу, которую проложил Муссолини, она разделяет форумы. Под дождем – точь-в-точь чёрная икра, а не асфальт.
И, раз уж я уже упомянула Ватикан, с него и начну заключительную часть своего панегирика.
В Ватикан мы попали не без проблем, но это, опять же, была вина организаторов (об организации поездки ничего говорить не буду, дабы не омрачать ритм текста). Прождав в огромной очереди около сорока минут и подойдя к входу, мы выяснили, что наша группа уже зашла, и что нас (10 человек из 25) не пускают. Грозный ватиканский служитель закона мотал головой и упорно говорил нам «но!!». Через двадцать минут проволочек, мы, все же, зашли.
Ватикан – это громада. Ватикан – мощная энергетическая точка города. Ватикан – это самый крупный музей в Италии, истинного количества сокровищ которого не знает никто, кроме, возможно, Папы. Конечно же, особо рьяные туристы мгновенно завопили, что «они же тут католики, зачем нам туда». Я снова отделилась от них и пошла своей дорогой.
Собор Святого Петра и колоннада Бернини – неразрывное целое, обнимает площадь со всех сторон, и в этих объятиях, пожалуй, даже самый рьяный атеист испытывает какой-то необъяснимый трепет. Купленный в Ватикане серебряный крестик с изображением самого древнего из христианских символов, я ношу, не снимая. Католический он или православный – не суть важно (сразу хочу пояснить, что для меня и католичество, и православие – суть христианство и единое вероисповедание). Он освященный. И, может быть это и просто сила самовнушения, но он действительно распространяет какой-то внутренний свет и тепло.
И вот Ватикан. Немыслимая протяженность галерей (пусть туристам и показывают, скорее всего, только один процент из его богатств). Немыслимое количество картин, скульптур, гобеленов, карт и прочей роскоши. И вот именно в Ватикане оказались собраны вместе несколько скульптур, о которых я хочу сказать пару слов.
В одном из ватиканских внутренних двориков (если я не ошибаюсь, в Бельведере), стоят две истерически-известные скульптуры. Одна из них – Аполлон, другая – Лаокоон (Лаокоон тоже должен вызвать у ромгерма бурю эмоций). Оба безупречны с точки зрения анатомии. Оба выверены с точки зрения симметрии, у обоих безупречно-прекрасные лица. Но я не люблю эти скульптуры. Аполлон, непременный персонаж вступительных экзаменов в любой архитектурный институт, никогда не нравился мне по одной простой причине – это абсолютный греческий идеал. Греческий идеал, как известно, на сегодняшний день является настоящей компьютерной моделью идеального человека. Греки создавали свое идеальное тело математически – при помощи золотого сечения и правильных отрезков «помещающихся» в теле (кто когда-либо учился в художественной школе знает эту тему – «длина_тела_равно_восемь_длин_от_подбородка_до_макушки_расстояние_от_переносицы_до_кончика_носа_равно_расстоянию_между_зрачками» бла бла бла). В греческом теле все абсолютно симметрично и пропорционально, как в лице, так и в теле. И даже в позе статуи. Греческая скульптура не может непропорционально падать направо, как все известные копии Лаокоона (изначально статуе приставили вытянутую вправо руку — греческая скульптура никогда бы не «падала» так направо, это противоречит симметрии. Ну и, когда нашлась утраченная левая рука, конечно же она доказала изначальную симметрию – рука наклонена к голове, а не вытянута вправо). Именно за это я и не люблю греческие статуи – за отсутствие жизни в них.
А в одной из галерей Ватикана, в темной нише, стоит более поздняя римская статуя, которая называется «Старый рыбак». Вот от этой статуи у меня захватило дух. Неслыханно для тех времен – статуя не античного героя или бога, а обычного человека. Статуя в стиле, как сейчас принято называть, гиперреализм. Здесь нет симметрии, здесь тело такое, какое оно есть. Дряблая кожа, выступающие вены на руках, уставшие мышцы, согбенная поза. Вот что ценно, и вот где настоящее подражание природе. И вот какие скульптуры я люблю.
Следующее, о чем я хочу сказать, это Сикстинская капелла. Сикстинская капелла – это памятник тому, на что способен один человек. Пятьсот квадратных метров, расписанных одним человеком – непостижимо. Конечно, среди нашей группы нашлись и такие, кто спросил «а почему она Сикстинская?», «А что за «Божественная комедия», о которой нам еще во Флоренции рассказывали?» и непременное «а где тут можно поесть?» (но это уже другой разговор, конечно), но такие люди были и будут всегда, от этого никуда не деться.
Я хочу сказать о Сикстинской капелле, но я не знаю, что именно сказать. Сказать, что это «грандиозно»? Или что это «потрясающе»? Я даже передать не могу, каково это, в языке нет подходящего слова. Да, наверное, нужно учиться подбирать правильные слова при виде великих произведений искусства, но я этому пока не научилась. Второй раз в жизни я поняла, что значит выражение «прослезиться от нахлынувших эмоций, причем, эмоций приятных» (первый раз это чувство меня посетило, когда я увидела «Звездную ночь в Арле» Ван Гога). Сикстинская капелла ошеломляет, выбивает остатки разума на какое-то время. В какую-то секунду кажется, что фигуры начинают двигаться. А может быть, это опять дело самовнушения, не знаю. Но тот факт, что это еще одно чудо света – вне всяких сомнений. Во фреске «Сотворение» (самая известная, центральная, на которой Бог вдыхает в Адама искру жизни, протягивая указательный палец правой руки) знающий человек увидит, что драпировка и фигуры и центральные фигуры (Бог, Ева и проч.) повторяют очертания головного мозга. Вот оно: человек — это творение разума и веры.
И вот, пожалуй, заключительные фразы. Рим – это город, в котором приятно теряться. И я вернусь туда еще раз, чтобы просто еще раз поклониться великой цивилизации и посидеть на теплых камнях Священной Дороги Форума. Roma caput mundi.
Похожие записи
Оставить комментарий
Необходимо войти на сайт через