… А потом наступил Рим — он именно наступил, — неизвестный и хорошо знакомый — по учебникам истории, книгам и фильмам. Он был жаркий, с палящим солнцем на площадях и льдом, звенящим в высоких стаканах. И был прохладным — в тени каменных улиц, уютных кафе и тенистых садах виллы Боргезе.
Этот город свят, ибо здесь находится Ватикан, и чудо Сикстинской капеллы, и собор Святого Петра.
И он по-прежнему поклоняется радостям плоти, ибо тела святых и грешников полны жизни, и даже время не властно над их кровью, муками и радостями. Рим был совершенно незнаком и в то же время казался родным: как город, в котором жил в детстве, а потом надолго уехал, и вот теперь возвращение дарит радость смутного узнавания — то ли запах родной, то ли всплывает забытое с детства ощущение жизни как яркого и бесконечного праздника.
Здесь, в Риме, всё казалось странным. Разноцветные дома, разной степени покрашенности и облезлости. Гладкие фасады. Дома слеплены вместе, они прижимаются друг к другу: двухэтажный к четырёх-, а потом трёхэтажный, но окна у всех на разных уровнях, и покрашены они в разные цвета, а на крыше двухэтажного домика виден садик. Окна гораздо больше похожи на глаза, чем наш шторно-тюлевый вариант. Может, это из-за ставен. Ставни — это совершенно необыкновенная вещь, очень итальянская, очень значимая. Они то подмигивают, прикрывая чью-то жизнь, то кокетливо отгибаются в сторону, словно ресницы, позволяя уловить нечто, уголок чьего-то бытия. Иной раз они подозрительно прищуриваются на прохожихнеплотной вертикальной щелью. В сиесту ставни плотно закрыты, как глазки добропорядочного гражданина… однако вам только кажется, что все спят. Рим никогда не спит. Но особенно широко ставни распахиваются в вечерние часы — окна с любопытством взирают на текущий мимо людской поток.
Количество памятников истории и культуры на один квадратный метр площади города невыносимо плотно. Это вызывает своего рода культурный шок и состояние одурения. Но никто из итальянцев не переживает по этому поводу. Люди просто пользуются всем, что мы считаем достопримечательностями. Они ходят по памятникам, сидят на них, брызгаются водой из фонтанов, созданных Бернини, живут в палаццо. А что делать, если весь город — это история? Удивительно живая, имеющая запах и цвет, фактуру и нрав.
Я ходила по улицам, смотрела на невозможные сады на крышах, руины прошлого, знаки настоящего и чувствовала, что мне хорошо. Люди смеются и никуда не спешат, особенно мужчины…
Мне хотелось, чтобы воспоминание о Риме осталось ярким и осязаемым, как его цветущие олеандры и вкусное мороженое, как блеск золота в магазинчиках и твёрдость древних камней под ногами. Пусть только всё получится, попросила я мысленно всех древних богов Рима, которые купались в его фонтанах и взирали на людей с фронтонов дворцов.
P.S. (через две недели) В голове моей бродили неясные мысли о том, что надо бы эмигрировать, что я хочу опять увидеть Рим и хоть оставшихся денег не хватит даже на билеты, но если подкопить…